Рецензия от ресурса Афиша

Роман Волобуев

Афиша, 19 января 2009

«Необратимость» для всей семьи Слепой нью-орлеанский часовщик (Котеас), у которого на Первой мировой убили сына, сделал для местного вокза­ла красивые часы, идущие задом напе­ред, и уплыл на лодочке в океан, так и не узнав, что его частный протест против хода времени получил странное продолжение. В день окончания войны у пуговичного фабриканта Томаса Баттона (Флеминг) умерла при родах жена, произведя на свет крохотного старичка (Питт), которого расстроенный отец сперва хотел утопить, но потом подбро­сил в ближайший дом престарелых. ­Усыновленный негритянкой из обслуги (Хенсон) старичок рос, набирал вес, избавлялся от морщин, лысины и артритных узлов. В двадцать он выглядел застенчивым дяденькой в летах, в пятьдесят — тридцатилетним. Был моряком, чуть-чуть воевал, в 60-е купил мотоцикл. Конкретного применения себе не нашел (да, кажется, особо и не искал) и заметный след оставил лишь в сердце одной женщины (Бланшетт) — она в далеком 2005-м будет просить свою взрослую дочь (Ормонд) почитать ей из баттоновского дневника в палате для умирающих, пока за окном собирается с силами ураган Катрина.

Вынув диковинную фабулу из скорее юмористического, хотя и грустного рассказа Фицджеральда (герой которого родился умный и с бородой, а к старости впал в детство, причем на разных этапах жизни одинаково раздражал окружающих), великий технолог Финчер попытался с помощью привычных инструментов и средств — скальпеля, паяльника, электрошока — превратить анекдот в эпическую мелодраму и впервые в своей фильмографии потерпел полномасштабное поражение.

Да, в «Баттоне» он совершает революцию, окончательно превращая цифровые эффекты из палки-копалки в инструмент художника, попутно возвращая технологии кино давно утраченный ею волшебный статус: лилипут, которому на компьютере приставили голову Брэда Питта, — это просто хороший фокус, а вот 19-летняя Бланшетт, танцующая как Плисецкая, или взаправдашний Питт времен фильма «Знакомьтесь, Джо Блэк», выходящий на экран ближе к концу, — это, как положено настоящей магии, здорово, непонятно и страшно.

Но проявляя дьявольский перфекционизм по технической части, Финчер с обидной легкостью пускает на самотек — возможно, просто в силу масштабов проекта и банальной нехватки человеко-часов — все то, ради чего вообще нужны и компьютеры и магия. Его Баттон похож на профессионального больного, чья биография исчерпывается диагнозом: если он хоть что-то узнал и понял за 70 c лишним лет своей пущенной задом наперед жизни — это что-то явно осталось за кадром.

Его заурядность — не столько живое свойство персонажа, сколько результат авторского недосмотра: чувствуется, что режиссер был слишком увлечен ­техни­ческой стороной вопроса, чтоб думать о чем-то еще. Героиня плавится от любви, как чернобыльский реактор, но сценарист (оскароносный адаптатор «Форреста Гампа» Эрик Рот, самодовольно вворачивающий самоцитату про «надо пописать» в самый неподходящий из диалогов) дает ей всего два прилагательных для описания возлюбленного: сперва «ты странный» и годы спустя — «ты такой молодой», больше об этом красивом, обходительном, ни разу за фильм не выходящем из себя человеке сказать действительно нечего.

Возможно, именно потому, что сказать нечего, амбициозная философская конструкция так быст­ро оборачивается поучением про то, что жизнь прожить — не поле перейти. Обобщения такого рода мог бы позволить себе Спилберг (когда-то, кстати, думавший снимать «Баттона» с Томом Крузом), но Финчеру с его умными руками и ­ле­дяным сердцем слишком поздно ­запи­сываться в сентименталисты.

Когда он вслед за Гаспаром Ноэ говорит, что время уничтожает все, веришь, что так оно и есть (тем более что так оно и есть). Но когда тут же через запятую торопит­ся добавить, что кое-что кое-где все-таки остается и вообще главное в жизни найти себя, возникает (надо сказать, впервые с данным режиссером) стойкое ощущение, что обращаются не к тебе.